#ИсторияНаВырост

Насколько люди прошлого ощущали себя родителями и насколько детьми в современном понимании. Каково было быть ребенком 100, 200, 1000 лет назад? Как о молодом поколении заботились, как его одевали, защищали, обучали, развлекали.

«Хочу быть хорошей мамой. Чтобы мои дети были счастливы. Чтобы им было хорошо. И чтобы и мне с ними — тоже. Хочу понимать, что и зачем я делаю. Хочу не бояться и не сомневаться… Но, кажется, всё делаю наоборот».
Жертвоприношение Авраама. Фрагмент скульптурной группы. XIII век, Chartres Cathedral. Один из ранних примеров изображения по-настоящему детского лица в изобразительном искусстве Средневековья.
Рождество. Фрагмент скульптурной группы. XIII век, Chartres Cathedral. Иисус из «маленького старичка» превращается в ребенка.
Святое семейство с ангелами. 1410 год, неизвестный нижнерейнский мастер. Одна из немногих работ позднего средневековья, где так шаловливо и трогательно изображено детство. Святая Мария — и это очень необычно — находится не на высоте положения: ее сын Иисус не припадает к груди (как это предписано каноном), а посмел удрать с пеленкой в руке перед самым кормлением. На этой картинке, похоже, рождается совершенно другая эпоха с совершенно иным пониманием детства.

Эти мысли вслух мы позаимствовали из хроники Facebook одной из миллионов современных мам. Уверены, с такими же мечтами и тревогами живут миллионы современных взрослых людей.
А мог такое подумать взрослый человек, живший 200, 300 или 1200 лет назад? «Хочу быть ХОРОШИМ для своего ребенка…». То есть, быть достойным его, быть для него интересным, быть понятным для него, вообще быть для него больше, чем кормилец или воспитатель?

Вот тут то и начинается непростая история взаимоотношений взрослого и детского миров. Длинная история, в которой многие столетия взрослые даже не могли сформулировать такие понятия как «ребенок» и «детство». Извилистая история, которая до сих пор петляет между жестокостью и обожествлением. Непростая история, в которой не самая легкая роль досталась самой хрупкой, нежной и беззащитной прослойке населения — детям. Что называется НА ВЫРОСТ. Поэтому так и было решено назвать настоящую рубрику — #ИСТОРИЯНАВЫРОСТ.

В серии заметок мы расскажем, насколько люди прошлого ощущали себя родителями и насколько детьми в современном понимании. Постараемся описать жизнь детей в прошлом с точки зрения их опыта: каково было быть ребенком, например, в 200 году до н.э. или в 19 веке. Как о молодом поколении заботились, как его одевали, защищали, обучали, развлекали. Какой была для ребенка повседневная жизнь, основанная скорее на принятых в обществе обычаях и представлениях, чем на родительских чувствах — привязанности или безразличии.
А начнем мы с самой «середины» — из Средневековья. Именно оно, по мнению авторитетных исследователей, является нулевой точкой на временной оси этой истории.

Общество анонимных детей

Есть такое выражение (и даже диагноз) — «впасть в детство». Так вот, Средневековье явно страдало «выпадением из детства». По мнению авторитетных исследователей, оно было к детству по большей части «безразлично». Оно плохо представляло себе ребенка и еще хуже подростка или юношу. Продолжительность детства была сведена к его самому хрупкому периоду, когда маленький человек еще не может обходиться без посторонней помощи. Это первые годы жизни, когда ребенок был маленькой забавной вещицей. Филипп Арьес (самый именитый исследователь истории семьи и детства) назвал его «сюсюканьем».

«С ним забавлялись <...>. Если он умирал в этот период, как это часто и случалось, кто-то мог переживать, но общим правилом было не обращать на это слишком большого внимания, ведь скоро на его месте появлялся другой. Ребенок в каком-то смысле оставался анонимным».

Показательно, что средневековое изобразительное искусство почти не знает детской темы. И ангелы и путти — эроты средневековой скульптуры — изображались в эту пору взрослыми. Скульптура и миниатюра, представлявшая богородицу с младенцем, рисовала Христа непривлекательным младенцем, почти уродцем, скорее маленьким старичком, чем ребенком. Только с XIII века появляются изображения младенцев, плотно запеленутых и затянутых ремнями. 

Средневековая литература знает родительскую любовь к детям, но практически не знает детей от момента рождения до той минуты, когда герой, оставаясь еще ребенком по возрасту, проявляет себя взрослым, обладающим недетской мудростью и недетской отвагой охотника или воина.

Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка

Считается, что средневековое общество не признавало детство какой-то особенной стадией человеческого развития с его собственными характеристиками, потребностями и ограничениями.
Детство — несамостоятельная стадия, переходное состояние, в нем заключено нечто неполноценное, незавершенное. Это скорее этическое (причем негативное) понятие, чем временное, отчего слово «ребенок», кinf становится в средневековой Германии синонимом для понятий «дурачок» или «бесстыдный» (невоспитанный). Дети были просто маленькими членами взрослого общества. Они участвовали в той же работе, что и взрослые, носили одежду тех же фасонов и довольствовались теми же развлечениями. Только в XVII столетии, настаивает Арьес, появляются представления о детях как о существах, которые не просто меньше взрослых, но и существенно отличаются от них. Увидев это, родители начали ограничивать доступ детей к взрослым видам деятельности и предлагать им более интенсивные и специализированные формы обучения и дисциплины. По мнению Арьеса, XVII столетие явилось водоразделом между «до» (появления представления о детстве как особом этапе в жизни человека) и «после» (возникновения такого понятия).
Арьес утверждает, что, хотя некоторые средневековые родители и были сильно привязаны к детям, многие относились к своим отпрыскам равнодушно. Пребывание в семье и в обществе в качестве ребенка было слишком кратким и слишком незначительным, чтобы нашлось время или причина для его запоминания или пробуждения чувств по отношению к этому периоду. Семья не особо контролировала передачу ценностей и знаний или, в более общем виде, социализацию ребенка.
Он быстро отдалялся от родителей и можно сказать, что на протяжении средних веков его образование осуществлялось путем обучения «в людях».

Детство на карантине

Начиная с какого-то времени, во всяком случае, окончательно и бесповоротно с конца XVII века, в состоянии нравов происходят существенные изменения. О ДЕТЯХ НАЧАЛИ БОЛЬШЕ ЗАБОТИТЬСЯ. Но эта благодать стоила им свободы. Взрослые решили, что их чада нуждаются в строгой дисциплине и контроле.
В формулу человеческой жизни «родился, женился, умер» добавился такой специфически детский период развития как «школа».
До этого, по всей видимости, специального воспитания детей раннего возраста средневековье не знало. Аристократические младенцы отдавались кормилицам, дети крестьян и ремесленников, выйдя из колыбели, ползали по кухне, пока не достигали такого возраста, когда их можно было приставить к какому-нибудь делу. Отрочество завершалось рано: к двенадцати годам у девочек, к четырнадцати — у мальчиков. Считалось, что в этом возрасте они уже могут вступать в брак и становятся самостоятельными.
Развитие городов вносит существенные коррективы в эту средневековую ситуацию. Именно в городах, с их относительным благосостоянием, дети приобретают самостоятельное положение и перестают быть только «недоразвитыми взрослыми».

«Школа заменила практическое обучение „в людях“ в качестве способа получения образования. Это означает, что ребенок уже не смешивается со взрослыми и не постигает жизнь в непосредственном контакте с ними. Несмотря на многочисленные опасения и препятствия, он был отделен от взрослых и помещен в своего рода карантин, предваряющий его выход в мир. Этим карантином была школа, коллеж. С этого момента начинается долгий процесс изоляции детей <…>, постоянно расширяющийся вплоть до наших дней и именуемый развитием школьного обучения».

В этой цитате Арьес довольно жестко и откровенно проходится по истории образования, не правда ли? Но об этом мы когда-нибудь поговорим в другой раз (см. наши рубрики о системах образования и педагогики).

Детство в конце тоннеля

Изучая нравы Средневековья, Филипп Арьес и его последователи не особо церемонятся ни с читателем, ни с эпохой. Некоторые ученые излагают еще более черствую и бездушную историю детства как устойчивое последовательное движение от холодного и сурового прошлого к просвещенному настоящему.
Эдвард Шортер в книге «Возникновение семьи Нового времени» доказывает, что до Нового времени родители были в лучшем случае безразличны к своим детям. Дэвид Хант в своем труде «Родители и дети в истории» опирается на записки доктора Хероарда о воспитании будущего короля Людовика XIII и экстраполирует их на французов в целом. Если младенец Луи рассматривался окружавшими его взрослыми как полезная собственность, рассуждает Хант, то насколько хуже должна была быть жизнь обычных детей! Ллойд де Моз намного более пессимистичен, описывая длинную, темную и жестокую историю отношений родителей и детей. Для него история детства — это практически история жестокого обращения с детьми. Только сравнительно недавно, говорит де Моз, западное общество создало для детей атмосферу любви и ласки. Но есть ученые, которые отсутствие самого понятия детства активно оспаривают. По их мнению, есть немало свидетельств того, что средневековая Европа четко различала младенцев, юнцов и взрослых. С утверждением, что до начала Нового времени к большинству детей относились безжалостно и черство, не согласны ученые, которые нашли свидетельства того, что родители и тогда любили своих детей и беспокоились о них. В книге «Внутри большого дома» Дэниел Блейк Смит исследует письма, написанные плантаторами Чезапика и их женами, в которых они нежно говорят о своих маленьких детях, с любовью описывая их проделки и достижения.
Вполне возможно, какая-то концепция детства существовала всегда, хотя она значительно отличалась от нынешней. И, скорее всего, многие родители искренне любили своих чад. Всем исследованиям назло…